ХУДОЖНИК - ГЕРОЙ, ПОЭТ - ГЕРОЙ, СОЛДАТ - ГЕРОЙ

День Героев Отечества знаменует подвиги всех, кто своими делами, поступками, своей жизнью показал пример подлинного служения Родине. Герой отечества – это не только солдат на поле битвы, но и человек, оказавший влияние на историю своей страны. Герой отечества – это высокое звание, символизирующее бескорыстие, смелость и самоотверженность, ради блага нации. В собрании музея представлены великолепные иллюстрации Ореста Верейского к поэме Александра Твардовского «Василий Теркин». Художник, поэт и образ солдата, созданный авторами, предстают перед нами Героями Отечества.

Верейский Орест Георгиевич (1915–1993) – народный художник СССР, член-корреспондент АХ СССР, лауреат Государственной премии СССР, один из крупнейших советских, российских художников, создатель многочисленных циклов иллюстраций к произведениям советских писателей. В годы Великой отечественной войны Орест Верейский работал художником во фронтовой газете «Красноармейская правда». Там он выполнял зарисовки военной жизни,

Александр Трифонович Твардовский ( 1910 -1971) — русский советский писатель, поэт и прозаик, журналист, специальный корреспондент. Главный редактор журнала «Новый мир» (1950—1954 и 1958—1970).

Еще в годы советско-финляндской войны А.Т.Твардовский вместе с группой художников и писателей редакции газеты Ленинградского военного округа "На страже Родины" участвовал в создании серии фельетонов о веселом и удачливом балагуре Васе Тёркине, ставшем впоследствии "визитной карточкой поэта. В период Великой Отечественной войны Твардовским была продолжена работа над образом так полюбившегося читателям персонажа. Автор поставил перед собой задачу огромной важности – воплотить в своем герое черты русского национального характера. Поэма "Василий Тёркин" стала одним из атрибутов фронтовой жизни, а Твардовский сделался культовым автором военного поколения.Тесное творческое сотрудничество Верейского с Твардовским относится ко времени Великой Отечественной войны, когда они вместе работали во фронтовой газете "Красноармейская правда". Так что в основу, как поэмы, так и цикла иллюстраций, легло пережитое во фронтовой жизни. И военную обстановку, и "своего" Василия Тёркина, Верейский много раз наблюдал в действительности, поэтому так поразительно жизненны и правдивы его рисунки к поэме. По словам Бориса Полевого, это "снайперские иллюстрации". Графический образ Василия Тёркина приобрел такую же популярность, как и литературный, и все последующие иллюстраторы поэмы ориентировались на героя Верейского.

Вот как сам художник вспоминает о времени своей работы над этим циклом и общении с поэтом:

«Более серьезно надо было думать об иллюстрациях, когда речь зашла об издании первых глав поэмы не в периодике, а отдельной книгой, и эта счастливая возможность возникла уже в 1943 году, задолго до конца войны. Мне хотелось открыть книгу фронтисписом с портретом Василия Тёркина. И это оказалось самым трудным. Каков он, Теркин, собой? Многие солдаты, портреты которых я набрасывал с натуры, казались мне чем-то похожими на Тёркина – кто улыбкой, кто прищуром веселых глаз, кто всем милым, усеянным веснушками лицом. Разумеется, каждый раз я делился результатами своих поисков с Александром Трифоновичем. И каждый раз слышал в ответ: "Нет, это не он". Да я и сам знал – не он. Но вот однажды в нашей редакции появился приехавший из армейской газеты молодой поэт. Приехал он к Твардовскому почитать ему свои стихи. Василий Глотов всем нам сразу понравился. У него была добрая улыбка, веселый нрав. И еще мы знали, что не ведавшему снисхождения Твардовскому понравились некоторые, еще незрелые стихи молодого поэта. Прошло несколько дней, и вдруг я с пронзившим меня радостным чувством узнал Василия Теркина в Василии Глотове. Я бросился к Александру Трифоновичу со своим открытием. Он сначала удивленно вскинул брови, потом попросил меня нарисовать Глотова и показать ему.

Я не был обескуражен его реакцией. Наоборот, она меня обрадовала. Александр Трифонович был далек от проблем и интересов изобразительного искусства, но он понимал, что сама жизнь и ее художественное изображение не одно и то же. Идея "попробоваться" на образ Теркина показалась Глотову забавной. Когда я рисовал его, он хитро прищуривался, расплывался в улыбке, что делало его еще больше похожим на Тёркина, каким я его себе представлял. Я нарисовал его анфас, в профиль в три четверти, с опущенной головой. Показал рисунки Твардовскому. Александр Трифонович сказал: "Да". И это было все. С тех пор он никогда не допускал ни малейшей попытки изобразить Тёркина другим. В дальнейших публикациях, в зависимости от характера издания и способа печати, я переделывал этот портрет, меняя только технику исполнения, но старался не нарушить сходства. Кстати, о сходстве. Естественно, мои наброски с Глотова не были протокольным, точным повторением его черт, да и вряд ли буквальное копирование чьего-либо лица может привести к созданию облика литературного героя. Все мои прежние поиски «тёркинских» примет в других лицах, конечно, не пропали даром. Я аккумулировал их, рисуя того Теркина, основой которого стал Глотов. Но все же Глотов надолго стал Тёркиным – товарищи по армейской газете не называли его иначе.

То, что я был свидетелем событий, которые либо вошли в главы "Тёркина", либо стали фоном для них или толчком для их возникновения, то, что я видел и мог с натуры рисовать места, где происходили описанные в них события, помогло мне в работе над иллюстрациями. Помогло не буквально пересказать содержание, а идти как бы параллельно со стихами, но со своим изобразительным рассказом. Вместе с тем я мог сохранить в рисунках конкретность и времени, и места действия. И разрушенный, сожженный Смоленск, и мощенные бревнами болота Белоруссии, и равнины Восточной Пруссии с дальними готическими шпилями, и тот прусский городок, где писалась глава "В бане", даже тот стул из графского дома – все это виденное, хоженое и рисованное…»

1Суперобложка -.JPG